Санатории, больницы – молодым кажется, что это не их место. Режим дня, таблетки, процедуры – разве этим надо заниматься в молодости. Что-то здесь неестественное, но обо всем этом можно рассуждать в обычной жизни, в мирной. Не в той, где над головой пули.
Если тебе повезло и ты не убит, а ранен, попадаешь в госпиталь и понимаешь, что жизнь – в тишине. В скучающем соседе, просматривающем в телефоне новости, в усталом взгляде врача, в командном голосе медсестры и даже в боли.
Многие говорят, что сначала радуешься связным мыслям, словам и сама боль не так уж важна. А в минуты, которые беспомощно ловишь, думая что они последние, вспоминаются не лучшие моменты жизни, а самые близкие люди. Как теперь? Как они? А как я? Сумбурный набор вопросов, и вдруг – в госпитале. И ты самый послушный больной, и молодость не ропщет.
В Подмосковной Рузе принимает на восстановление после тяжелых ранений военнослужащих из зоны СВО Центр восстановительной терапии для воинов-интернационалистов имени М. А. Лиходея, санаторий «Русь». Здесь проходили реабилитацию ветераны афганской войны, затем – чеченской, теперь – нынешнего военного конфликта.
«Ветераны спецоперации», наверное, так будут называть этих ребят в будущем. Мужчины, прошедшие и две предыдущие войны, в ответ отшучиваются, а потом серьезно добавляют, что нынешний военный конфликт куда более серьезней.
«Такого не было», – утверждают опытные солдаты и офицеры.
У Алексея из Воронежской области, приветливый взгляд, улыбка. У него все «работает», руки-ноги целы. Начинаешь общаться, и не можешь поймать взгляд, человек смотрит сквозь тебя и будто находится в другом месте. На вопросы отвечает четко и вместе с тем растерянно, хотя и в полном сознании. И приходит понимание, в чем выражается такое нарушение как посттравматический синдром.
Этому человеку нужно починить что-то внутри, здесь не поможет скальпель или гипс. Состояние не из легких, но кажется, становится легче.
— На СВО я пришел по убеждениям, добровольцем. У меня два сына растут, 15 и 17 лет. Я подумал, что должен быть для них примером мужества, что ли. Чтобы сыновья видели, что их отец пошёл защищать Родину в тяжелый момент.
— Не было ли у вас сомнений на этот счет? Может быть, о том, что Россия неправа?
— Нет, никаких сомнений не было. Все мы видели, как развивались события, начиная с 2014 года.
— Насколько сильная оказалась разница между мирной жизнью и тем, во что вы окунулись?
— Разница колоссальная. У меня в 20 лет был боевой опыт в Чечне, но то, что я увидел во время боевых действий на Украине за довольно короткий промежуток времени, оказалось совсем другим.
— Вы уже были на войне. Знаете, что это такое. И добровольно вошли опять в крайне отрицательный опыт?
— Чтобы стать участником защиты Родины, скажем так. Пафос, но правда. В Чечне была «стрелкотня», а здесь воюют мины. Здесь находишься в постоянном напряжении, постоянно ждешь, что сейчас «прилетит». Пришлось видеть оторванные ноги, руки, окровавленные тела, людей без челюстей. Крови очень много.
— Основные мины – это «лепестки» так называемые?
— Это то, что летит с неба. Артиллерия, миномёты. И лепестки. От «лепестков» чаще всего страдают ноги.
— Сколько вы пробыли на войне? Что с вами случилось?
— Пробыл три месяца всего. Я получил психологическую травму. Кажется, что я уже многое видел в Чечне, но психика может реагировать по-разному, как оказалось.
— А в чем у вас стали выражаться нарушения?
— Нарушение сна, нарушение аппетита, пропали эмоции, не испытываю радости в жизни, живу просто на автомате. Третью неделю прохожу лечение. После работы с психологами становится полегче.
— А мысли, что вы однажды утром просыпаетесь и понимаете, что дальше можно жить, посещали вас?
— Пока нет.
— Говорят, в опасных условиях возникает особое братство, дружба настоящая. Вы поддерживаете контакт с солдатами, которые там остались?
— На самом деле то, что вы сказали на счет братства и дружбы – так и есть. Мы общаемся как можем. Но не все остались живы.
– В чем заключались ваши задачи во время нахождения в зоне боевых действий?
— Я был механиком-водителем, вывозил раненых. После боевых действий я подъезжал и забирал людей. Ехать нужно было быстро, чтобы успеть спасти кому-то жизнь. И часто под сумасшедшими обстрелами.
— Кто-то из раненых вам говорил что-то, что вам особенно запомнилось?
— Мне запомнился парень, который писал песни. Я его вез с множественными осколочными ранениями рук. Понимал, что скорее всего руки ему должны будут ампутировать. После ранения он сказал, что нужно писать не черновики, а сразу начисто.
Беседовала Елена Вербенина